Утрата провидения и нарушенная клятва Медеи

Имя Медея – Μήδεια [Мэдейа] происходит от существительного среднего рода, употребление которого определено исключительно множественным числом τὰ μήδεα [мэдеа] – мысли (ед. число – τὸ μῆδος), глагольная форма μήδομαι [мэдомай] – думаю, размышляю.

Медея была дочерью царя Колхиды Эета (др. гр. Αἰήτης – сын Гелиоса и океаниды Персеиды) и океаниды Идии (др. гр. Εἰδυῖα – дочь Океана и титаниды Тефиды). Имя матери Медеи (Εἰδυῖα) отражает грамматическую форму причастия женского рода в именительном падеже от инфинитива глагола εἰδέναι [ейденай] – знать (οἶδα [ойда] – я знаю), т.е. знающая, – которая имеет возможность удостоверять факт своего знания с соотношением истины в суждениях о предмете, объекте, событии, связанных с человеческой судьбой.

Прямое наследие культурной нарицательности имени Медеи по материнской линии раскрывает жреческую посвященность разума в пространство знания судьбы, сопряженной с точкой событийности времени.

Возникает существенный вопрос: почему Медея, посвященная в сферу жреческого культа и обладая необходимыми формулами таинственного знаниями, не смогла предвидеть свое собственное будущее в мифе?

В качестве гипотезы главным мотивом исчезновения дара предвидения является изничтожение Медеей клятвы. Родовая клятва, разрушенная фамильным преступлением – убийством брата Апсирта в процессе бегства с Ясоном и аргонавтами от собственного отца. Никто больше из ее фамильного рода не сможет на земле без страха для личного семейного проклятия произнести вслух ее имя. Прошлое Медеи исчезло вместе с разорванной семейной клятвой после убийства брата, ее настоящее соположено року безродного бытия.

Смерть брата обоснована личным желанием Медеи осуществить побег с Ясоном, как желанием простого смертного человека, а не как героя единой мифологической композиции в системе культурных представлений античности.

Принесенная человеческая жертва в лице Апсирта из бессмертного мифа переходит в пространство простых людей и становится обыкновенным убийством, сопряженным с ответным действием общего для всех смертных закона.

Культурно-социальное положение клятвы в жизни древнегреческого города имело важное значение не только в религиозном сюжете античного пантеона, в котором главным свидетелем принесенной клятвы, охранителем и одновременно карателем являлся сам Зевс, имевший в подобном случае имя Ζεὺς ὅρκιος [Зеус хоркиос] (Зевс клятвенный, т.е. тем, которым клянутся); но и в политически-правовом поле общих решений: народные собрания открывались общей молитвой, в которой проклинались изменники и враги отечества; также совершались отдельные проклятия от имени государства в отношении конкретных людей, совершивших преступления, но избежавших кары либо вследствие своего сокрытия, либо по причине преждевременной смерти.

Клятва обладала общей категорией культурного порядка – таксиса коллективного существования, при котором внешне правильная организация пространства обладала эстетической формой в культурном сознании античного общества. Космос – прекрасен (κοσμέω – украшаю) поскольку имеет константу своего видимого строения (стройность узнавания порядка через визуальность созвездий). Клятва устанавливает этические границы личной формы социальных отношений, последующий поступок давшего клятву (поклявшегося) определен в случае преступления условий произреченной формулы-слова – про-клятием (в гр. на-клятием – ἐπί-ορκον [епиоркон]). Форма клятвы становится выражением порядка при определенном смысловом содержании и при конкретных условиях запрета на культурные действия или бездействия.

Соответственно, подобная форма клятвы дополнительно облекается в «эстетические ризы» духовного образа, раскрывающегося в составной греческой лексеме καλοκαγαθία [калокагатхиа] (прекраснодобрый, т.е. эстетически и этически совершенный). Нарушить клятву, данную греком греку или греком богам в античной культурной парадигме, есть изничтожение не только принципов социального порядка, но и искажение категории красоты в античном образе мира (т.е. разрушение космоса). Покушение на гармонию культурной жизни или разрушение греческой эстетики античного времени может отражать только реальное действие варварской стихийной энергии, отрицающей любой факт интеллектуального созидания за пределами биологического существования.   

Медея – колхидская волшебница, она не принадлежит эллинскому роду и нарушенный родовой закон в виде предательства Медеи не определен греческой буквой, но абсолютно понятен для человека античности в форме нарушенной клятвы. Медея обладает двойственной варварско-эллинской природой в сфере мифологического повествования, сформулированного для культурной жизни греческой ойкумены.

Медея также не имеет представления и о «соблазне», намечающего пунктирной линией недопустимые, но возможные к переходу культурные границы в области личного поступка; она определена свободой в сфере своих возможностей и обладает волей совершать любые действия для достижения необходимых целей. Она применяет все известные ей способы влияния на людей и не задумывается о последствиях, формирующих этическую и эстетическую проекции свершившегося акта на образ будущей судьбы.  Именно в подобном культурном положении и проявляется ее основная варварская характеристика для эллинов.

          Таким образом, Медея, нарушив в глазах эллинов принципы родовых уз, отступилась от имени собственной матери Идии, переложившей своей дочери дар предвидения. Медея совершила ужасное действие, лишившее ее прозрения личного будущего до момента отмщения за родовую «поруху» в виде уничтожения собственных детей – крови Ясона, направившего Медею к предательству клятвы семейного очага.

К. Никулушкин